Ромашковое поле

Окончание. Начало

Дети, наблюдавшие эту картину, застыли в ужасе. КамАЗ резко затормозил, но Наташа уже была под его колёсами.

Дети в испуге завизжали, Иринка со всех ног помчалась за отцом Наташи.

– Там, там… Наташу машина сбила.

Пашка ничего не понял. Он схватил с крючка пальто и выбежал.

Чем ближе Пашка приближался к горке, тем страшнее становилась действительность. Возле места происшествия уже толпились сельчане: кто-то перешёптывался, кто-то кричал, кто-то плакал в голос. Пашке казалось, что это просто какой-то страшный сон. Снова это не может с ними случиться. Сквозь толпу издалека нельзя было ничего разглядеть. «Почему нет врачей? – мелькнула у Пашки мысль. – Кто-нибудь вызвал скорую?»

Увидев Пашку, толпа расступилась, над местом нависла гробовая тишина, мужики стояли, сняв головные уборы. Наташа лежала возле задних колёс автомашины без движения. Пашка ничего не мог понять. «Почему она не встаёт, холодно же лежать на земле».

Он подбежал к дочери, взял её холодную руку, кто-то подошёл сзади:

– Паша, она мертва, бригада уже едет.

«Зачем они все здесь? Они же просто ничего не знают. Не знают, что они уже хоронили дочь, не знают, как Маруська тяжело пережила горе. Два раза – так не бывает», – мысли у Пашки в голове путались. Он оглядел толпу и вдруг заметил приближающуюся Маруську.

«Кто ей сказал? Ей нельзя это видеть». Прежде чем Пашка успел что-то предпринять, Маруська с рыданием кинулась к Наташе. Звук сирены скорой помощи заглушил душераздирающие крики.

Маруська уже собиралась домой на обед, когда в кабинет прибежал председатель.

– Марусь, сейчас позвонили... Я даже не знаю, как сказать тебе. – И машинально Васильев снял с головы шапку.

– Не молчи же! – у Маруськи всё оборвалась внутри. В памяти всплыл молодой хирург, который, выйдя из операционной, точно так же прятал взгляд, те же интонации в голосе, те же оборванные фразы, когда выговорить невозможно, а сказать надо.

– Там Наталья вроде как под колёса попала…

Маруська всё поняла, она уже знает, когда в душу пробрался такой вот мерзкий липкий страх, когда от боли в груди невозможно дышать, значит, надежды уже нет.

Маруська метнулась к выходу.

– Постой, я отвезу тебя...

Но Маруська его уже не слышала.

А дальше всё, точно в тумане. Скорая, милиция, какие-то непонятные вопросы, протоколы, заявления... Зачем теперь это всё? Маруську накачали успокоительными и отвели домой.

Леночке ещё сложно было понять, что такое смерть, но от чего-то она ясно осознала, что Наташу они больше не увидят никогда. Она залезла на руки к матери и тихонько всхлипывала, даже Сонечка притихла, молча перебирая игрушки на полу.

Пашка вернулся поздно вечером. Маруська, увидев пакет с вещами Наташи, которые Пашка принёс из морга, посмотрела на мужа невидящим взглядом и тихо прошептала самой себе:

– Постирать надо, вещи же все в грязи.

Она взяла тазик, наполнила его водой и бросила вещи. Потом вдруг взялась руками за голову и истошно закричала, напугав при этом детей. Пашка обнял жену и пытался успокоить, но ничего не помогало. Маруська сначала металась по комнатам, потом упала на пол и начала кричать. Пашка вызвал скорую, после дозы успокоительного Маруське стало легче.

Маруське снова снилось большое ромашковое поле, по которому, взявшись за руки, бежали Наташа с Ларочкой.

– Мамочка, не переживай, – улыбалась Наташа, – я догнала Ларочку, теперь я присмотрю за ней.

Маруська очнулась от беспокойного сна, на кухне горел свет, дом был полон народу. Пашка о чем-то громко разговаривал с родителями.

– Паша, а где Наташа с Ларочкой? Поздно уже, а их до сих пор дома нет.

После похорон состояние Маруськи ухудшилось, она совсем не могла спать по ночам, отказывалась от еды, полностью игнорировала детей. Пашка терпеливо ждал.

«Вот, мы пережили ещё один день, – говорил он сам себе, – завтра нам всем станет легче». Но легче не становилось. Начался судебный процесс, снова и снова Маруське приходилось проживать тот страшный день. Каждый вечер Маруська садилась за альбом с фотографиями и долгими часами молча рассматривала снимки.

Пашке пришлось взять на себя все заботы о семье. Сельчане искренне сочувствовали ему и часто приходили на помощь. Он научился лихо печь пироги и лепить пельмени, сам водил Леночку на процедуры, выучил названия препаратов и каждый день делал с ней гимнастику.

Время шло, но Маруська никак не могла найти в себе силы, чтобы жить дальше. Пашка старался не оставлять её одну наедине с детьми.

...С утра Леночке не здоровилось, поэтому пришлось оставить её дома. Весенняя посевная – пора напряжённой работы, пойти на больничный Пашка не мог.

– Папочка, я ведь уже большая, мне целых пять лет, я за мамой сама присмотрю.

Леночка часто видела, как отец кормит маму с ложечки, уговаривая, словно ребёнка.

Пашка оставил на столе сваренную с утра кашу и ушёл на работу.

– Мама, пошли завтракать, – Леночка оттянула подол Маруськи и потащила её на кухню.

Маруська поставила перед дочкой тарелку и молча села наблюдать на ней.

– Мам, у меня что-то всё горит внутри.

Маруська не обратила внимания на слова дочери, убрала посуду и достала карандаши с альбомом.

– Мам, а давай вместе рисовать... Смотри, это радуга, а это наш дом. А это мы с Сонькой дерёмся, она опять меня пыталась укусить. А это папа грозит, что сейчас поставит нас в угол. Мама, а ты где здесь?

Маруська смотрела на каракули дочери, и у неё вдруг побежали из глаз слезы. Она так давно не плакала. Маруська посадила дочку на колени и поцеловала в лоб. Леночка горела. Тут Маруську словно током ударило, она давно научилась определять температуру тела без градусника, у ребёнка никак не меньше тридцати восьми.

Маруська бросилась к соседке, чтобы вызвать скорую, повышенная температура для неё навсегда осталась причиной для паники.

– Горлышко красное, ничего страшного, – успокоила Маруську врач, – пейте больше, лучше клюквенный морс, и горло полощите.

К вечеру температура спала, и Леночка вместе с Соней, которую привёл из сада отец Пашки, уже носилась по дому. Маруська предложила свёкру чай, тот, хоть и торопился обратно на ферму, с радостью согласился.

Пашка забежал на минутку домой, чтобы проведать девчонок и не поверил своим ушам: в кухне Маруська с отцом над чем-то смеялись.

Маруська потихоньку начала приходить в себя, вышла на работу, переключила своё внимание на Леночку, которой требовалась постоянная реабилитация, ведь массаж и гимнастика помогали снять мышечный тонус, который мешал Леночке правильно ходить. Пашка изобретал для дочки всевозможные спортивные приспособления: шведскую лестницу, скамейку для ползания, из старого велосипеда смастерил самый настоящий велотренажёр.

И лишь в тишине, поздно вечером, когда вся семья уже спала крепким сном, Маруська зажигала возле икон свечи и пыталась выплакать ту боль, которая навсегда поселилась в её сердце.

* * *

Сегодня Пашке исполнится семьдесят три года, и за большим столом соберётся вся его огромная семья. Два года назад у Маруськи случился инсульт, и хотя она немного бродит по дому, без посторонней помощи ей уже не обойтись. Поэтому на кухне с утра колдовали Лена с Соней.

Пашка, как обычно, суетится рядом: чистит картошку, режет хлеб, подсаливает воду для пельменей.

– Тебе всё никак не сидится на месте, – смеются девчонки.

В кухню вошёл Серёга, который был самым последним ребёнком Маруськи и Пашки.

– Ты когда ума накопишь? Четвёртый десяток, а так и ходишь бобылём! – как обычно, напали на него старшие сёстры.

– Да мне и так неплохо, – улыбается Серёга и обращается к племянникам: – Ну, пойдёмте, спиногрызы, в приставку поиграем.

На пороге появилась Маруська:

– Я сейчас, только лестовку отмолю и помогу вам.

– Да иди уже, мать, – отмахивается Пашка, – без тебя справимся.

И сидит на большой кухне маленький сгорбленный старичок, который поседел и покрылся морщинами задолго до солидных дат в паспорте. Но исходит от него настоящая мужская сила. И когда меня спрашивают, у кого я училась жить, я рассказываю им эту историю о Пашке.

Алевтина СОКОЛОВА.

Фото из открытых интернет-источников