Ощутить полноту жизни

Беседа получилась интересной. Из разговора выяснилось, что Григорий Семёнович родился и вырос в этой деревне. В доме, где он сейчас живёт, жили его родители, здесь прошли его детство и юность. Пока была жива мать, навещал её, не стало матери – бывал наездами, а два года назад решил окончательно поселиться. До этого почти 30 лет жил и работал в Санкт-Петербурге.

– Григорий Семёнович, скажите, почему решили вернуться спустя столько лет? – спрашиваю я.

– На людей уже насмотрелся, – смеётся он. – Тишины захотелось.

И, подумав, продолжает:

– Ностальгия, наверное: здесь жили мои родители, деды и прадеды. В городе-то мне что делать?! В окошко смотреть? Пока работал, жил в городе. После операции группу инвалидности дали, пенсию назначили. Жена в Питере осталась, а я решил вернуться в родные места.

– Из города – в такие условия! Не в тягость вам деревенский быт? – интересуюсь я.

– Для меня деревенская жизнь – это нормально, – отвечает Григорий Семёнович. – Воды принести, дров, печку протопить – не проблема. Зато в делах целый день. Как солнышко встало – на улицу. Зимой снег надо разгрести, летом – посадками заниматься. Сейчас вот дрова прибираю. Баньку новую поставил. Старую, которую ещё отец ставил, пришлось на дрова разобрать.

– Не одиноко вам здесь, в опустевшей деревне? – продолжаю я.

– Не знаю такой подруги – одиночество, – с улыбкой говорит Григорий Семёнович.

– Мне всё же трудно понять ваш выбор, – признаюсь я.

– Практически всю жизнь прожить в городе и в таком возрасте вернуться в глухую деревню?! На это должны быть какие-то серьёзные причины.

– В каком возрасте? Это мне по паспорту 62. А в душе-то – 28, – посмеивается Григорий Семёнович.

– А вы оптимист. Ну, допустим, летом здесь ещё можно жить. А вот зимой… Даже представить сложно. Темнеет рано, снег, холод. Что делать долгими зимними вечерами?! Да и дом, смотрю, у вас не располагает для комфортного жилья, – пытаюсь я вызвать его на откровенность.

– Мой дом – моя крепость. Постоит ещё. Летом займусь, подлатаю. Не скрою, со всех сторон продувает. Зато свежо. Свежий воздух полезен. Печка-буржуйка спасает. Большая печь ненадёжная, редко топлю. Да и привык я уже. А замерзать буду, зароюсь вон на ночь в тряпьё, – продолжает шутить он, затем уже серьёзно делится своими размышлениями:

– Знаете, жизнь одна, второй не будет. Так что надо жить и радоваться тому, что имеешь сегодня. Утром проснулся, живой – вот она, радость. День прожил – и хорошо. Как там у Евтушенко: «Идут белые снеги, как по нитке скользя… Жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя…».

И, немного помолчав, вновь вступает в разговор:

– Что в мире творится, из телевизора узнаю. Раз в месяц в Урень за пенсией езжу. Раза два в неделю в магазин в Лопатино хожу. С женой почти каждый день созваниваемся. Она мне тоже говорит: «Живёшь там, как пещерный человек. Совсем, наверное, одичал». Журналов вот тут каких-то мне собрала. Так что хватает развлечений.

– Я смотрю, у вас чайник на печке греется. А воду где берёте? Ведь колодцев в деревне нет, – продолжаю я беседу.

Он вновь охотно отвечает:

– А у меня свой колодец, самодельный. Тут за деревней что-то вроде ключика было, вот я на этом месте колодчик и сделал. Бочку вкопал, верх досочками обделал, сделал крышку. Вода замечательная! Могу угостить.

– Григорий Семёнович, насколько я знаю, в деревне ещё один житель есть и дачники приезжают.

– Из постоянных жителей Юра Бондур ещё живёт. Лет на пять он, наверное, меня помоложе. Сейчас в больнице лежит. Вот за котом просил присмотреть. А кот сам ко мне приходит. Покормлю, и он опять домой. В дом, что в начале деревни, летом приезжают. Ещё один, ухоженный, – родительский дом Владимира Антоновича Бархатова. И он здесь бывает, и сын его, Андрей, приезжает с семьёй, – поясняет он.

– Скажите, вам не страшно здесь жить? Лес всё же рядом. Волки, к примеру, или кабаны не заходят в деревню? – говорю я в надежде на положительный ответ.

– Где ёлки, там и волки, – опять шутит он. – Ко мне не приходили. Лису видел. Заяц как-то прибегал, приметил я, что кору берёзовую на досках объедал.

ПОМОГАЮТ СМЕКАЛКА И НАХОДЧИВОСТЬ

Живой, энергичный мужчина меня всё больше удивляет. Во время разговора выясняется, что в прошлом, ещё в молодости, он был заведующим клубом в деревне Большое Лопатино. Говорит, хотел для людей сделать жизнь веселее. Бригадиром работал в колхозе «Большевик», шофёром в Урене в «Сельхозтехнике». Потом решил с другом в Питер поехать, да на 30 лет там и задержался.

Во время разговора я окидываю взглядом его жилище. Особого уюта и ухоженности, конечно, не вижу, но, как говорит Григорий Семёнович, в нём всё для нормальной жизни есть. Отмечаю оригинальность хозяина дома в решении некоторых бытовых вопросов. Например, над столом и рядом со спальным местом висят полочки на проволоке, прикреплённой к потолку. На них лежат мешочки с крупой и другими продуктами. Так он спасает свои запасы от мышей. К потолку также подвешены мешочки с сухарями, высушенные укроп, мята, мелисса, а ещё веточки пихты, как он поясняет, для приятного запаха. Над печкой-буржуйкой оборудован настил из жердей для сушки дров. Возле окна в целлофановом мешке с землёй посажена свёкла, на окне в пластиковых стаканах – чеснок.

– Как вы интересно всё придумали! – не могу я скрыть удивления.

– «Я на выдумки мастак», – отвечает он словами из песни Владимира Высоцкого.

Слушая Григория Семёновича, я рассматриваю висящие на стенах фотографии, потом опять обращаюсь к нему с вопросом:

– Это ваши родственники на фотографиях?

– А кто же ещё! Это отец – Семён Ефимович, мать – Матрёна Нефёдовна, моя бабушка, тётка, это я. На другой стене – опять отец, жена с дочкой, жена с сыном, – поясняет он. – Отец мой воевал на Втором Прибалтийском фронте, награждён двумя орденами Отечественной войны и медалью «За отвагу». Семья у нас большая была. Я последний, шестой. В Урене у меня три сестры живут. Два брата были ещё, уже на погосте лежат.

– Скажите, а дети, внуки у вас есть? Приезжают, навещают вас? – задаю я очередной вопрос.

– Сын приезжает. Был прошлым летом. Внуков нам пока не подарил, хотя уже 28 ему. Ничего, ещё успеет. А вот дочке 33 было бы в этом году. Она ещё ребёнком погибла, – говорит он и, отведя глаза в сторону, замолкает.

Я тоже делаю паузу в разговоре, растерявшись, что напомнила ему о пережитом горе. Видимо, спрятанная в глубине души боль так и не утихла с годами.

После некоторой паузы Григорий Семёнович вновь говорит уже с бодростью в голосе:

– У нас почему-то принято считать, что в деревнях только пьют и бездельничают. Но ведь не все же пьют! Кто хочет, тот пьёт, таких и в городе немало.

И я не могу с ним не согласиться.

ДЕРЕВНЯ ПРОДОЛЖАЕТ ЖИТЬ

Дальнейший разговор мы ведём уже на улице. Идём к колодчику по аккуратно расчищенной от снега широкой тропке.

Остановившись, слушаем чириканье синичек, которых Григорий Семёнович каждое утро балует семечками, говорим о посаженных возле дома яблоньках, о приближающейся весенней распутице, которая его совсем не пугает. За деревней простираются снежные просторы, а дальше начинается лес. К новенькой бане подступает перелесок с молодыми берёзками. А на старой сосне напротив дома висит скворечник.

Прощаясь, я спрашиваю Григория Семёновича, можно ли его сфотографировать. На что он шутливо отвечает: «Фотографируйте, я ведь не в розыске!»

Я покидаю деревню в недоумении. Мне непонятен позитивный настрой на жизнь обитателя этой пустеющей деревни вдали от элементарных благ цивилизации. Не каждый на такое решится ради того, чтобы ощутить полноту жизни.

Александра Семёнова.

Фото Дмитрия Бирюкова