«Безумно хочется узнать мне имя деда»

Нет Емельянова, но жива его история

Дальше наш путь лежит в Емельяново, а нашим проводником становится Т.А. Трушкова, для которой эта деревня является не только малой родиной, но и её родовым гнездом. Родители Татьяны Александровны, Александр Алентьевич и Анастасия Васильевна Изюмовы, были последними жителями Емельянова. Отец был до такой степени привязан к своей деревне, что много лет жил здесь один, охраняя брошенные односельчанами дома. За это и поплатился. Когда в конце 90-х годов группа заезжих молодчиков приехала в Емельяново снимать провода с линии электропередачи, Александр Алентьевич, взяв своё охотничье ружьё, вышел к ним, чтобы остановить. В зверей стрелять приходилось, а в озверевших людей не решился. Избив Александра Алентьевича до полусмерти, сборщики металлолома скрылись. Приехавшие навестить отца дети отвезли его в больницу и после выписки в Емельяново уже не отпустили. А опустевший дом разобрали и перевезли в Урень.

Дорога в Емельяново неблизкая. От села Семёнова – 12 километров в сторону. Сначала по асфальту, потом по лесной дороге, а последние 800 метров – болотина. Идём по лежнёвке пешим ходом, отбиваясь от комаров и мошкары, которых здесь тучи. В торфяном грунте отпечатались следы зверей: лисьи, кабаньи, медвежьи. Возле речки Лукерьи увидели свежесрубленные деревца – бобры поработали. А дальше – деревня, вернее, место, где какие-то полвека тому назад кипела жизнь.

– Здесь был машинный двор, кузница, тут стояли телятник, коровник, конный двор, маслобойня, – рассказывает Татьяна Александровна. – В пору моего детства в Емельянове был колхоз, затем отделение колхоза «Большевик». Председателем, а впоследствии начальником отделения был мой отец. Начальная школа у нас была, медпункт, пекарня, почта, магазин, Дом культуры и даже библиотека. Дома стояли в два ряда по одной улице. Было их около сорока, но семьи были большие, по пять – шесть ребятишек в каждом хозяйстве, поэтому деревня была многолюдной, особенно летом. А зимой ребятишки постарше учились в Семёновской школе, жили в интернате, домой попадали только на выходные. Сколько себя помню, родители всегда были в работе и нас с малых лет вести хозяйство приучали – огород, скотина, грибы, ягоды. Чуть ли не в каждом огороде была пасека. Специально для пчёл гречиху сеяли. Мёд из неё был густой, тягучий, цвета шоколада. Когда этот мёд качали, вокруг пасечника собиралась ребятня со всей деревни. Разломишь свежий каравай и макнёшь кусочком в мёд – вкуснотища!

А вот здесь пруд был, возле него – деревенские бани. Видите, две ещё сохранились. Берёзовым веничком на жарком полке мать до красна нахлещет, а потом прыгаешь в этот пруд – охолонуться, никакая хворь не пристанет, – продолжает рассказ Татьяна Александровна. – Купаться мы ещё в мае начинали. Емельяново наше в данных переписи населения ещё в 1723 году значилось. Говорили, что будто в нашей деревне чужаков нет – все друг другу родственники. После разгрома Красноярского скита поселились здесь старообрядцы-раскольники. Не только вера, но и суровый молчаливый характер передавались из поколения в поколение.

Каких только испытаний на нашу деревню не выпало! После революции, когда уренский крестьянский мятеж охватил всю волость, в Емельянове шёл набор в ряды повстанцев. Согнали всех мужиков, в том числе и моего деда Алентия Павловича, и повели строем по дороге на село Семёново. По дороге один бежать пытался, догнали его и штыком закололи. Место, где его убили, Белоусом почему-то называли. Поляна такая солнечная, а вокруг берёзовая роща. Когда восстание разгромили, участники его в бега бросились. Емельяново – место глухое, поэтому повстанцы, преследуемые советской властью, неподалёку и скрывались. Два отряда их было. Один у Кольчика стоял, за деревней. Разрушенные землянки, в которых жили бандиты, я своими глазами видела. А другой – в трёх-четырёх километрах отсюда, у Терёхина. Понятно, что в Емельяново бандиты часто захаживали – в основном за провизией. Нагрянут в дом или магазин, возьмут, что надо, где добром, где силой, и поминай, как звали. А те, кто из местных, крадучись в семьи свои приходили.

Вот и дед мой, Алентий Павлович, пришёл как-то к жене своей Екатерине Кузьминичне, которая вместе с сыном пережидала тревожные времена у своих родителей в деревне Соткино. Жена в бане его намыла, чистую одежду дала, за стол усадила прямо под образами. Двухлетний сынишка Санька к нему на колени залез. А тут вдруг красноармейцы с обыском нагрянули, видимо, кто-то из местных донёс. Алентия на глазах у родных расстреляли и тело его с собой унесли. Екатерина места себе не находила. Рискуя жизнью, пошла она разыскивать убитого мужа. Его даже не закопали, просто в овраге бросили, закидав ветками. Бабушка Катя тело похоронила. Потом её за это судили, как за пособничество бандитам. Срок дали большой, в тюрьму посадили. Сына её малолетнего сестра Анна воспитывала. Через какое-то время бабушку отпустили. Вернулась она беременная, ничего о себе не рассказывала. Тема эта в нашей семье была запретная. Что ребёнок умер, знаем только по маленькому холмику на кладбище. Потом она замуж вышла, но семейная жизнь не сложилась. Ародившейся в 1927 году девочке Екатерина дала отчество покойного мужа.

Двоих детей она одна подняла. Будучи ребёнком, я слушала рассказы бабушки о том, как богато жила семья её мужа Алентия до революции. Дом был двухэтажный, поташный заводик на окраине Емельянова имели, в котором уголь обжигали и гнали берёзовый дёготь. Да не одни они от советской власти пострадали. Кудрявцевых в тридцатые годы раскулачили, дом конфисковали, а семью – в ссылку, в Емельяново они больше не вернулись. А ещё Шубины, Гусевы, Маховы были раскулачены, в основном за то, что несколько лошадей имели и на этих лошадях скупленное у населения зерно продавать возили вплоть до Вятки.

Отец мой, Александр Алентьевич, умом да трудом свой авторитет завоёвывал. Сын расстрелянного бандита и осуждённой матери, он многое пережил. Будучи подростком, из-за экспериментов со взрывчатыми веществами у костра остался без глаза. Поэтому на фронт его не взяли. В войну отец мастером на заводе в Сосновке работал, где лес для 21-го Горьковского военного завода заготавливали. Там и с женой своей будущей познакомился – Анастасией, которая поваром работала. Она вдовой была, муж её на фронте в первые месяцы войны погиб. Когда после войны завод закрывали, отца на Горьковский завод ехать работать уговаривали, квартиру обещали. А бабушка Катя не пустила: то ли боялась, что выплывет «антисоветская» родословная её сына, то ли не хотела одна оставаться без сыновней опоры. После войны отец в колхоз вернулся, односельчане избрали его председателем, на их благо он и работал всю жизнь. Пятерых детей они с мамой вырастили, к труду приучили, образование дали, до конца жизни были нашими наставниками.

* * *

Татьяна Александровна ведёт нас на деревенское кладбище, показывает могилы бабушки Кати, её сестры Анны, прадеда Павла и прабабушки Александры. Николай Сергеевич Гаврилов тоже находит могилы своих родных. Заказанные им на заводе таблички не заржавели. Рядом покоятся бабушка Евлампия, умершая в 1953 году, и её дочь Клавдия, убитая в 1956 году собственным мужем. Трагическую историю, произошедшую тогда в Емельянове, помнит и Т.А. Трушкова. Николай Сергеевич практически ничего не рассказывает, только слушает, время от времени задавая вопросы, по которым чувствуется, что он хорошо знает живших здесь когда-то людей.

С кладбища наш путь снова лежит через Емельяново, которое и деревней уже не назовёшь. Там, где были гречишные поля, теперь трава выше пояса. Ни от магазина, ни от школы, ни от дома культуры ничего не осталось. Видны только четыре развалины некогда стоявших здесь домов.

Ничто на земле не проходит бесследно

Если для меня дорога в Емельяново – это дорога в никуда, то для Татьяны Александровны и Николая Сергеевича – это путь в прошлое, наполненное яркими воспоминаниями о счастливом деревенском детстве. Они оба помнят, как в студенческие годы, выходя из электрички на станции Арья, садились на мотовозик и по узкоколейке ехали до станции Ромашково, а дальше рукой подать до родной деревни. Как ходили сюда от Семёнова пешком все 12 километров. Всё это не ушло безвозвратно, а живёт в их сердце и в их памяти вместе с лицами родных, друзей, учителей, соседей. Чем старше и мудрее они становятся, тем сильнее тяга к своим корням, стремление разобраться в перипетиях истории, больше узнать о своём роде. Именно эта тяга заставила Н.С. Гаврилова искать разгадку семейной тайны, которую бабушка Евлампия унесла с собой в могилу. Путешествие на уренскую землю, встреча с Владимиром Михайловичем Киселёвым, Марией Ивановной Комаровой, Ольгой Ивановной Лебедевой, Татьяной Александровной Трушковой, посещение д. Суходол – родины его предполагаемого деда и д. Емельяново – родины бабушки Евлампии стало для него жизненно важным событием. И пусть разгадка семейной тайны пока не найдена, нить родовой памяти стала крепче. А поразительное сходство племянницы Ивана Нестеровича Марии Герасимовны с его мамой дало новый толчок к поиску сведений о своём предполагаемом дедушке, который вошёл в историю не по имени, а по прозвищу Уренский царь.

Татьяна Журавлёва.

Фото Дмитрия Политова