Была на свете одна деревенька

В дальний край умчалось детство

Долго размышляла над тем, что написать о деревне Аксёново Семёновского поселения. Что можно рассказать о деревне, в которой уже давно никто не живёт? Последние жители покинули её в 2010 году. Если только поделиться своими детскими воспоминаниями да дополнить их рассказами тех, кто с любовью и грустью вспоминает родные места.

Эта статья – дань памяти моей маме Ф.Е. Коротковой – в этой деревне прошли её детство и юность; моему деду Е.К. Кузнецову, участнику войны, прошедшему немецкий плен и рано ушедшему из жизни; всем жившим здесь родным и близким, а также ныне здравствующим родственникам, волею судьбы покинувшим свою малую родину.

Первое, что всплывает в моей памяти, – путь до деревни от автобусной остановки возле д. Забегаихи. Два километра пешком. Тёплый летний день. Песчаная дорога вдоль поля за деревней, перелесок, низина, небольшая речушка, положенные через неё мостки и убегающая к лесу тропинка. Лес встречает приятной прохладой. Время от времени сквозь ветви деревьев пробиваются яркие лучи солнца. То тут, то там манят к себе белоснежные и сине-фиолетовые островки первоцветов. Невозможно пройти мимо этой красоты. Но собранные в букеты цветы, грустно поникнув стебельками, почему-то «живут» недолго. Привлекают внимание причудливые голоса птиц. Запрокидывашь голову, пытаясь разглядеть их среди листвы деревьев, – напрасно, надёжно спрятались они от людских глаз. А с лесной опушки доносится монотонное и загадочное «ку-ку, ку-ку…». «Кукушка-кукушка, сколько лет мне осталось жить?», – затаив дыхание, задаёшь ей вопрос и с волнением ждёшь ответа.

Постепенно лес начинает редеть, лесная тропинка плавно переходит в полевую дорогу. В перелеске, на небольших полянках, влекут к себе яркими тёмно-розовыми соцветиями, важно покачиваясь на длинных стебельках, другие цветы. Не удержишься от такой красоты, потянешься, чтобы сорвать, и тут же отдёрнешь руку, почувствовав, какими липкими становятся ладони. Остановишься, всматриваясь вдаль, – вот уже видны крыши деревенских домов. Долгий путь почти пройден. Бежишь в надежде увидеть возле конюшни лошадей. Вот и деревня. Свернув возле избушки деда Якова, прибавляешь шагу, с опаской поглядывая на стоящие в огороде ульи. Идёшь по деревенской улице и замечаешь, что кто-то внимательно смотрит из окон домов, пытаясь признать прибывших гостей, а кто-то, встретившись на улице, останавливается, чтобы поприветствовать: «Доброго здоровьица! Никак гости пожаловали к Егору Кононовичу!»

Для меня деревня Аксёново навсегда осталась в памяти тихой, уютной, затерянной среди леса деревенькой с аккуратными домиками, засаженными яблонями палисадниками, ухоженными огородами. С тополями, росшими практически по всей деревне. В жаркие летние дни кружил по деревне тополиный пух, ложась под деревьями и вдоль дороги пушистым ковром. Сюжеты из сказок напоминали огромные дубы возле дома Сидоровых. А мимо дома Моисеевых, как только опускались сумерки, приходилось пробегать бегом: обсаженный деревьями и кустарниками, дом казался мрачным и таинственным.

Особенно оживлённо становилось тёплыми летними вечерами у дома Тореевых, где между высокими массивными тополями были установлены большие скамейки. Здесь традиционно собиралась деревенская молодёжь, допоздна не смолкали весёлые голоса и заливистый смех. Большая черёмуха, растущая возле дома деда и бабушки, весной утопала в облаке белых душистых цветов, а летом была усыпана чёрными блестящими ягодами. Я и сегодня помню их вяжуще-сладковатый вкус.

Деревня запомнилась мне заливистым пением и перекличкой петухов по утрам, стуком колотушки пастуха, собирающего коров в стадо, звуком натачиваемой дедом косы, доносящимся со двора мычанием коровы, ритмичными ударами струи молока о дойник – бабушка всегда очень рано доила корову перед выгоном в стадо. Памятны походы в лес за грибами и ягодами. Как же ароматно пахла собранная в лукошко малина! За ней мы ходили с бабушкой на «валы», так она называла места, где далеко за деревней были малинники. Дед шутил, провожая нас в лес: «Сходите, с Михал Потапычем поздоровайтесь». Говорили, что медведи, любители этой ягоды, там встречались.

Каким необычным был вкус у черники с молоком вприкуску с испечённым бабушкой хлебом! Какой аромат источала спелая лесная земляника! Наберёшь её целую горсть, высыплешь в рот и наслаждаешься неповторимым вкусом. За земляникой мы ходили на «гулённые ямы». Такое необычное название носило место, где в прежние времена хранили картофель.

Как здорово было раскачаться во дворе дома на качелях! Забраться на черёмуху! Убежав за картофельное поле, скрыться от контроля взрослых и упиваться свободой, предаваясь ребячьим забавам! Упасть в траву и мечтать, вглядываясь в причудливые очертания плывущих по небу облаков. С интересом наблюдать за ласточкиными гнёздами под карнизом дома, из которых то и дело появлялись головы птенцов с широко открытыми клювами, а рядом сновали туда-сюда заботливые «родители». Набегавшись босиком, мыть ноги обжигающей холодной водой в деревянном корытце у колодца. Погладить спрятавшегося от летнего зноя на крыльце дома лохматого Дружка. Лечь на крыльце, прильнув к небольшой щели между досками, и наблюдать за копошащимися возле мамы-курицы жёлтыми комочками цыплят. Наседка, видимо, почувствовав присутствие посторонних, начинала взволнованно кудахтать. Бабушка, заподозрив неладное, выходила проверить своих питомцев, мы с сёстрами тут же разбегались и прятались.

По вечерам высматривать в возвращавшемся с пастбища стаде свою корову, загонять её, медленно идущую с тяжёлым выменем, во двор. Вдыхать аромат сена на сеновале и слушать шуршание соломы в матрасе, который для ребятни расстилали посреди избы на полу. А если приезд выпадал на Пасху, выйти рано утром на крыльцо дома и удивлённо смотреть, как «играет» солнышко. Сходить на моление в часовню, наблюдая, как истово молятся деревенские молельщицы, как радостно «христосуются», поздравляя друг друга с Великим праздником.

В радостную прогулку превращались походы за хлебом в соседнюю деревню Федотово, где была пекарня. Отсидишь в очереди, сложишь большие, ещё тёплые буханки в сетку и отправишься в обратный путь. В дороге, не удержавшись от запаха свежеиспечённого хлеба, понемногу отламываешь небольшие кусочки, не замечая, как убывает буханка. Мимоходом собираешь букетики полевых цветов, разглядываешь ползающих по стебелькам божьих коровок, копошащихся в траве жучков, забыв, что тебя ждут с хлебом к обеду.

Вот такие кусочки образов. И целая волна чувств. Волшебные мироощущения, основанные не на конкретных людях и событиях, а на чувствах и эмоциях. Детство – удивительная пора. Образы, запахи, звуки – всё воспринималось ярче, радостнее, всё казалось сказочным и волшебным. И верилось в чудеса.

О родных местах с любовью и грустью

О реальных фактах из жизни деревни и её жителях мне рассказала коренная жительница Аксёнова Анна Назаровна Смирнова. Мы встретились в её доме в селе Семёново, где она сейчас живёт. Родилась Анна Назаровна в 1939 году. Её воспоминания относятся в основном к послевоенному периоду и к 60 – 90-м годам прошлого века. Она хорошо помнит практически всех, кто жил в деревне в то время, почти о каждом что-то рассказала. Добрым словом вспомнила моих близких.

– Деревня наша небольшая была, но густая, – начала она свой рассказ, – народу в ней жило много, сотни полторы точно. Ведь в каждой семье было по пятеро детей. Как-то оно так пошло, что много у нас было Кузнецовых. Женились и замуж выходили в основном в своей же деревне, все переплелись.

Деда твоего, Егора Кононовича, хорошо помню. Уважали очень его, на большом почёте он был в деревне. Его почему-то всегда величали – Егор Кононыч. Изо всех мужиков хороший был. Никогда никому ни в чём не отказывал. Плуг ли, телегу ли починить – всегда пожалуйста. Он всё умел, всё ему было с руки. Сепаратор у него у первого в деревне появился, так все к нему ходили, никому не отказывал. Коровки ведь тогда в каждом дворе имелись, из молока творог, маслецо делали. Помню, что был он бригадиром в колхозе «Красная заря» (д. Федотово), ещё в нашей деревне работал в овчарне – за овцами ухаживал. Мимо нас всегда ходил: овчарня и конюшня за нашим домом были. Бывало, придём овец стричь, ловит их: нам-то не изловить. Быстрёхонько поймает, держит: «На, Нюрка, стриги!» А на покос когда ходили стога метать вручную, он всегда что-то рассказывал, шутил – приветливый был. Звеньевым ещё был. Покосы у нас в деревне богатые были. Со всей деревни косы к нему ходили отбивать. А ещё хорошо мне запомнилось, как дядя Егор меня в родилку возил. Мужа дома не было, так он, ни слова не говоря, лошадь запряг и повёз: «Не робей, Нюрка, всё обойдётся!» На фронте воевал. Рассказывал, как в плену голодали, как кошек, собак, крыс да мышей ели. Через всё прошёл, остался жив. А тётя Поля, бабушка твоя, тихая была, спокойная, опрятная очень, никогда ни с кем не ругалась. Гребли мы как-то раз полосу на покосе. И дети ведь с нами ходили. Олежке, сыну, неохота грести, но она не ругала его, потихонечку так скажет: «Олег, ты опять сел». Всё время по хозяйству хлопотала. Как пирогов напечёт, тут же понесёт тёте Наде Ипатенко, сестре дяди Егора. А мама твоя, Фаина Егорьевна, хорошая была, с виду ладная. Я ей всё завидовала. Бойкая! А косила как! Дядя Егор ей косу наточит, идёт – загляденье! Как любил её Васька березнинский! А она за отца твоего вышла. Не дружили, не гуляли. Приехал, сосватал и увёз. Красивый он был, кудрявый, видный, нечего говорить.

Тут же, в деревне, сёстры дяди Егора жили: Надежда, про которую я уже поминала, Марфа, Аксинья, Мария – в Березниках, брат Кондратий, который на фронте погиб.

На другом порядке наискосок от нас жила семья Коминых. Может, помнишь, возле их дома большущий тополь рос? Дядя Евтифий был слепой, всю жизнь слепым прожил. По деревне его водили за палку: он за один конец брался, кто-нибудь – за другой, и так водили. Пятеро детей у него было: Семён, Татьяна, Григорий, Лидья, Валентин, который ещё школьником по нелепой случайности погиб. Но он детей-то своих никогда не видел! Всё делал: верёвочку крутил, кирпичи лепил и обжигал, в мочальник ходил – возьмут его за подог и поведут, а он показывает, где лучше мочало заготовлять да мочить. Лыки драл, косил. Все только удивлялись. А мы, челядь, придём к нему в избушку, где он работал, и наблюдаем. «Всё равно видит», – думаю я. А по молодости, говорят, зрячий был. Тётя Надя, сестра твоего деда, невестой его была. Но потом он на другой женился. А тётя Надя за приезжего вышла, за дядю Филиппа Ипатенко. Родом он был с Украины, на какие-то работы к нам приехал, но вот судьбу свою встретил, женился да так и осел в наших краях. Их дом рядом с Комиными стоял. Тоже пятеро ребятишек было. Теперь их только двое осталось: Татьяна Филипьевна клубом у нас в Семёнове заведует, брат Павел тоже в Семёнове живёт.

На краю деревни, на том же порядке, заведующий фермой Митрий Груздев жил. Всё время в начальниках ходил. Четыре брата у него было: Иван, Тимофей, Алексей, Алентий. Иван тоже в Аксёнове жить остался, Тимофей потом в Урене жил, Алексей – в Горьком, а Алентий ещё в молодости погиб – его свой же местный, Большаков, зарубил. Говорили тогда, что-то сильно они не поладили. Алентий так и истёк кровью на огородах. Большакова потом посадили, а как отсидел – уехал из деревни. Нелегко тётке Пелагее было одной сыновей поднимать – муж у неё на фронте погиб.

В другую сторону за Комиными – Козловы. Дядя Мосей Козлов с семьёй рано из деревни уехал, переехал в Урень. За ними – Орловы. Потом часовня стояла. Да ты помнишь, наверно, часовню-то?

Дядя Меня, Миней Титыч Орлов, мамин брат, крепко верующим был, по моленьям ходил. Очень уж хотелось ему часовню в деревне построить. Денежки всё копил, свои и те, что люди жертвовали, – кто рублик даст, кто трёшенку. Свои же мужики часовню и строили. Дядя Егор, твой дед, он и плотник, и столяр был, рукастый. Дядя Торей ещё, дядя Нестер. Со временем перевезли амбар, поставили, выделали, крыльчико сделали, коридорчик. Вот только помолиться дядя Меня в ней не успел, помер. Ходил всё в лес в худых сапогах, вот и застудил ноги. Болел, парализованный был. А молился прытко. Ещё тётка Пелагея Груздева, что пятеро сыновей-то были, да тётка Олья Кузнецова молились.

А сколько икон в нашей часовенке было! «Двенадцать апостолов» – глаз не отвести, нали светились. На Христов день в 12 часов ночи мужики из ружей стреляли, вроде, беса убивали, так нам говорили. В доме рядом с часовней сначала Степановы жили, потом – Иван Груздев с семьёй. Пока часовни не было, у Степановых молились. Дом большой был, одна изба – нежилая, там и стояли иконы. На большие праздники вся деревня собиралась.

Возле нас в одну сторону Зверевы жили, Большаковы, в другую – тетя Лёса (Александра Семёновна Кузнецова), старая дева она была, хроменькая, конюхом работала. Отец у неё, дедушко Сёма, неродной был, он ведь взял себе хозяйку с двумя девчонками, а когда та померла, воспитывал их. Он сапоги катал, а тётя Лёса помогала ему, ещё шерсть била. А рядом – опять же Орловы, дядя Ваня Орлов, Иван Титыч, председателем в Федотове работал, на тарантасе всё ездил, хлеб возил. Мчит, бывало, по деревне, только пыль из-под колёс. Семеро детей у него было – Шура, Анатолий, Родион, Павел, Иван, Митрий, Николай. Сзади дома у них рос большой сад, яблок много было. Тётка Анна ребятишек всегда угощала, откроет окошко и раздаёт.

Дальше дом твоего деда стоял. Рядом – сестры деда, тётки Марфы. Жила она вдвоём с дочкой Настасьей. Дом у них был хороший, всегда обихоженный. Хваткая на дела Настя была, «огонь», всё умела делать. Да у нас вообще в деревне народ трудолюбивый жил, работали все от зари до зари. Потом – Сидоровы, семья дяди Сидора Кузнецова. Надо сказать, что многим в деревне фамилии по имени хозяина дома давались: твою родню, к примеру, звали Егоровы, в семье дяди Филиппа Ипатенко все были Филипповы. Может, потому, что Кузнецовых много было?! Так вот, про Сидоровых говорили, что из зажиточных они ранее были. Жили своим хозяйством, придерживались старых устоев. У их дома огромные дубы росли. Дом большой, на две избы. Такой двор у них был, что на лошади прямо на сельницу заезжали. Свой бочаг – прудик, обделанный брёвнами, чистый, глубокий; в нём ещё Фаина, мать твоя, тонула. Сестра её вытащила, Лидья. А двое деток в нём потонули. Дядя Сидор потом его огородил. К Сидоровым все деревенские и из округи ходили зерно молоть на муку. Жернова у них были. За домом рос большой яблоневый сад, стояли ульи. Дядя Сидор, как накачает свежий мёд, всех ребятишек собирает и мёдом угощает: ставит посерёдке в большом блюде мёд и по кружке воды каждому. А работал дядя Сидор в кузнице, что за деревней стояла.

Дальше – опять Кузнецовы, Николай Кондратьевич, племянник твоего деда. Дом большущий, пятистенок. Это вот его отец-то, брат твоего деда Кондратий Кононович, на фронте погиб. За ним – Тореевы, Торей Степанов, возле их дома, у огромных тополей, скамейка была сделана. Тут всегда молодёжь собиралась.

Дальше мы с мамой жили, пока я замуж не вышла. Отца не было. Плохо мы жили. Отец с фронта пришёл с больными ногами. Ноги совсем не ходили. Помер. Одна я осталась у мамы. Поначалу ещё три младенца были, поумирали – то кориха, то оспа. Один из них, Коленька, уж больно умненький был. А ещё Иванушко да Лидушка. Отца не стало, так вдвоём с мамой и жили. Я пять классов окончила. В колхоз работать пошла. Нам ведь тогда ничего за работу не платили, за трудодни работали, потом, помню, сахаром рассчитывались или какие-нибудь копейчонки платили. А не выйдешь на работу, докладную напишут. Чтобы хоть как-то прожить, мочало мочили, рогожку ткали, потом ленточку. А мочала не намочишь, как жить? Мочало только и помогало. Поросят выкармливали да сдавали али телёнка, когда вырастим. Тяжело было. Сейчас вот только живи, да здоровья уже нет. А замуж вышла, с мужем не повезло. Но ведь тогда бабы всё терпели. Куда пойдёшь?! Вышла замуж – живи. Марковей мой рано помер, в 50 лет «ушёл».

Возле нас Пшеничные жили. У Валентина Пшеничного опрятный дом был, хороший, прибранный, вот как у дяди Егора. Потом – Вихаревы. Крайний дом – Груздевы. На другом порядке – Быстрова Марья. Муж Сидор у неё умер, она потом за семёновского вышла. Затем Максим да Наталья. Робятишек много у них было, бедно они жили. Возле их дома всегда лавочка стояла, тоже челядь собиралась. Они потом в Забегаиху уехали. В сторонке, возле кладбища, особнячком – опять же Кузнецовы, Александр Сидорыч. Говорили, места не было в деревне, когда строиться решил, вот и поселился на хуторе.

С годами деревня наша стала редеть. Потихоньку вся и опустела. Я ещё долго там жила. Да тётка Олья Кузнецова с сыном Виктором. Пасечник из Уреня на лето приезжал, года два ездил. В доме Орловых селился. Последними выехали Валентин Пшеничный с женой Верой, где-то году в 2010, тоже в Семёново переехали.

В последние годы жутковато стало жить. Не жила, а мучились. Почти как Агафья Лыкова жила. Да ещё начали по деревням всякие приблудные ходить, безобразничать. Как-то иконушки у меня все вытащили, выследили, когда из дома ушла. Хорошие иконушки были, после мамы остались. «Николушку» только и оставили. Волки в деревню стали частенько захаживать. Раз собаку мою утащили. Только, слышу, завизжала. Вышла – нету. Так и пришлось переехать. Больше 10 лет уже в Семёнове живу. А от нашей деревеньки остались лишь воспоминания.

* * *

Таких деревень, подобных деревне Аксёново, с милыми домиками, резными наличниками на окнах, колодцами-журавлями, добрыми старушками и приветливыми старичками становится всё меньше и меньше. Плохо это или хорошо? И не плохо, и не хорошо. Это жизнь. Всё в этом мире со временем меняется. А то, что не изменится, как ни печально, погибнет и уйдёт в историю. Но мы ведь их помним и продолжаем любить.

Александра Семёнова.

Фото из семейного архива автора и А.Н. Смирновой