Горький привкус любви

За окном забрезжил рассвет. Фёдор Иванович, проснувшись, ещё некоторое время сидел на кровати, затем, медленно поднявшись, снял с печки валенки и, сунув в них босые ноги, пошёл растапливать печь. Накормил кота, согрел кипятку, заварил свежий чай, сел на своё любимое место у окна и, с наслаждением потягивая ароматный, пахнущий травами чаёк вприкуску с сахаром, невольно залюбовался снежными просторами. Традиции утреннего чаепития он не изменял уже много лет. Белый день понемногу вступал в свои права. Всё яснее становились очертания за окном. Снег, падавший всю ночь огромными хлопьями, начал стихать.

Ну что, пора и за дела приниматься», – сказал он сам себе, оделся и отправился во двор разгребать снег. Зима в этом году выдалась на славу, морозная и снежная. Он такой давно уже не помнил. Дорожка к дому с каждым днём всё больше становилась похожей на снежный лабиринт – снег вдоль её возвышался уже почти в человеческий рост. Едва виден был утонувший в снегу забор. В эту зиму Фёдор Иванович часто вспоминал пору своей юности.

… Тоська появилась в деревне такой же снежной зимой. Ранним морозным зимним утром возле дома деда Ефима, их соседа, остановилась запряжённая в сани лошадь. Откинув тулуп, из саней выбралась женщина, а следом за ней – укутанная в большую цветастую шаль девушка. По деревне прошёл слух, что к деду Ефиму приехали дочь с внучкой. Тётка Анна замуж вышла рано, семнадцати лет, и уехала с мужем куда-то в Сибирь. После трагической гибели мужа решила вернуться в родные места, тем более что дед Ефим давно похоронил жену и жил один в большом пятистенном доме, по старой деревенской привычке держал скотину, сажал огород – помощники ему ох как были нужны.

Как и Фёдору, Тоське было шестнадцать лет. Окончив семь классов, она уже успела выучиться на счетовода и даже поработать на одном из лесоучастков у себя на родине. Фёдор учился в ПТУ в районном центре. Её дед в молодые годы был председателем колхоза, а уйдя на пенсию, продолжал трудиться бригадиром полеводческой бригады. Надо сказать, не последним человеком был не только в деревне, но и в районе и быстро обеспечил внучке тёплое местечко в колхозной конторе. Работавшая до неё Екатерина Ивановна противиться не стала и ушла нянчить внуков…

«Вот и ладно. Можно и передохнуть», – вслух произнёс Фёдор Иванович, прервав воспоминания, и направился к дому. Присев на ступеньку крыльца, вновь залюбовался окружавшей его красотой, заслушался висевшей в воздухе тишиной. Небо уже освободилось от тяжёлых облаков. Яркое солнце заиграло на снегу золотистыми лучами. «Вот и солнышко повернуло на лето, – подумал он. – На спад пошли короткие зимние деньки. Радуется природа. И нас радует». Печка уже протопилась. Изба наполнилась приятным теплом. Он сел на лавку, прислонившись к печке спиной, и вновь погрузился в прошлое.

… «Ох, и красивой всё же девкой она была, ладной, бойкой на язык – палец в рот не клади, – с нежностью вспоминал Тосю Фёдор. – Да и в делах всё горело у неё в руках – успевала и на работе, и дома. От женихов и вовсе не было отбоя. Дед Ефим даже гонял от дома с оглоблей в руках совсем уж обнаглевших поклонников. А Тоська только смеялась, крутила парнями, как хотела, принимала ухаживания, но ни с кем серьёзных отношений не заводила».

Фёдор был влюблён в неё безнадёжно. Застенчивый, немногословный, он не то чтобы ухаживать, даже дар речи терял в её присутствии. Рос он без отца, на его попечении были младшие брат и сёстра, мать от зари до зари работала на ферме, можно сказать, он был главный на хозяйстве. После окончания ПТУ другой дороги, как вернуться в родной колхоз, у него и не было. Председатель с радостью взял его в механизаторы. «Парень ты трудолюбивый, толковый, надёжный, а опыт с годами придёт, было бы желание трудиться на земле», – не скрывая своей симпатии к парню, говорил Александр Иванович.

Всё изменилось в один день. Надежды Фёдора рухнули, когда накануне посевной в колхоз приехал новый агроном, внук бабки Макарихи, известной в деревне злословки и баламутихи. Почему Макарихи, многие в деревне уже и не помнили. Лишь старожилы знали, что Макаром звали её мужа, который трагически погиб, как говорили, по пьяни, попав под трактор. На самом деле звали её Матрёной. Председатель не раз пытался Макариху урезонить: «Матрёна Филипповна, сколько раз тебе говорить, прикуси язык, не баламуть народ раньше времени и сплетни не разноси, коль истины не знаешь». В общем, репутация у неё была незавидная. А тут внук приехал, и не кое-кто, а агроном с образованием. Она уже предвкушала почёт и уважение и для него, и для себя. Пётр во многом был не чета деревенским парням. Манеры, грамотная речь, образованность. Когда он шёл по деревне, старики и старухи уважительно здоровались с ним, а иные и поклоны отвешивали. И одевался он на городской манер: носил подогнанный по фигуре костюм, зауженные брюки, непременно – галстук, на голове неизменно красовалась белая кепка – такая мода до деревенских тогда ещё не дошла. А с наступлением осени приехал из города в модном болоньевом плаще, который носил манерно, нараспашку.

Было ясно, что Тоська влюбилась в него без памяти. Вида старалась не показывать, держала марку, думала, что заставит его бегать за ней, как других, но не тут-то было. Пётр, конечно, сразу обратил внимание на деревенскую красавицу, но не поддавался, знал себе цену. Все в деревне с интересом наблюдали за их противостоянием. Но длилось это недолго. Вскоре по деревне прошёл слух, что видели их вместе охотники возле старой заимки. Видимо, прятались они там от людских глаз и пересудов. Тоська расцвела. Вот только счастье её было недолгим. Осенью после уборочной молодого перспективного агронома отправили на курсы. Он должен был вернуться через месяц. Но не вернулся. Однажды Тоська, забежав в магазин, попала на разговор:

– Пете-то моему предложили учиться по партийной линии, – хвасталась бабка Макариха стоявшим в очереди бабам.

– Да что ты, Филипповна! – воскликнула одна из них.

– Ой, теперь совсем зазнаешься! – не удержалась другая.

– Он теперь уехал аж в саму Москву! – не без гордости добавила она.

Как-то вечером Фёдор задержался в гараже допоздна. Проходя мимо соседского дома, заметил сидевшую на скамейке Тоську. Ему показалось, что она плакала, но как только заметила его, тут же весёлым голосом спросила:

– Что, труженик, и по ночам уже работаешь?

– Припозднился чуток, – спокойно ответил Фёдор.

– Всё печалишься о колхозном добре. О себе-то когда позаботишься?

– Ты о чём, Тося?

– Счастье своё проморгаешь, дуралей! Может, присядешь, поболтаем. Погода хорошая. А дома тоскливо. И, между прочим, Тося я только для домашних. Тоней меня зовут, Антониной.

– Хорошо, как скажешь. Будешь для меня Тоней. Ну, давай поговорим.

– Невесту ещё не присмотрел?

– А я и не присматривал.

– Не тошно одному-то?

Он не знал, что ей на это ответить. Тоська болтала без умолку. Но было понятно, что за этой нарочито наигранной болтовнёй она скрывала свои душевные страдания.

– Может, завтра опять погуляем? – прощаясь, решился спросить он.

– Погуляем? – засмеялась она.

– А что? – смутился Фёдор.

– Ну, давай погуляем. Жду тебя завтра за деревней, возле трёх берёз, – неожиданно добавила она и скрылась за калиткой.

На третьем свидании Тося ошарашила его брошенными вскользь словами:

– Вот гуляем с тобой, гуляем, а никаких конкретных слов и предложений от тебя не слышу. Что, совсем не нравлюсь?

– Нравишься.

– Так что же замуж не зовёшь?

– Ты ведь Петра любишь. Ждёшь его, наверное?

– Ждала. А теперь тебя ждать буду.

– Когда свататься приходить?

– А хоть завтра.

Придя домой, Фёдор долго сидел у окна, курил и размышлял. Мать, заметив его задумчивость, не удержалась, спросила:

– Ты что же это, Феденька, какой-то не такой сегодня. Случилось что?

– Случилось, мать. Женюсь, – уверенно ответил он.

– На ком, если не секрет?

– На соседке нашей, Тосе.

– Вона оно как! А ты хорошо подумал, сынок?

– Подумал, мать, подумал. Я знаю, что ты скажешь. Лучше ничего не говори.

– Ну, как знаешь. Тебе жить.

– Всё, мать, спать ложись, завтра сватать пойдём.

...Тётка Анна гостей явно не ждала. Вышла из упечи и, вытирая запоном руки, проговорила:

– Эко, гости к нам какие!

– Принимай, Анна Кузьминична! С добром мы к тебе.

– Ну, проходите, коль с добром.

Пройдя в избу, мать Фёдора села на лавку у окна. Фёдор неуверенно мялся у двери, теребя в руках кепку.

Александра Семёнова.

Фото из открытых интернет-источников.

Окончание.