По отцовскому завету

Папа две войны прошёл, финскую и Великую Отечественную, сколько раз ранен был, а живым вернулся! – со слезами на глазах говорит моя собеседница, указывая мне на портрет отца. – А всё потому, что обещание дал Господу, что если живым с войны придёт, то выполнит сыновний долг перед родителями допоить-докормить их до смерти, и сколько Бог детей им с женой ни пошлёт, всех родить на свет Божий! Папа и сам своё обещание сдержал, и нам завет дал с почтением относиться к родителям. Отец у нас был человеком уважаемым, депутатом избранным, девять детей они с мамой родили и воспитали, братья Паша и Петя уже померли, а сёстры живы, все шестеро. Таня через дом от меня живёт, Валя – в Климове, Нина – в Темте, Вера – в Дзержинске, Оля – в Ильино-Заборском, Мария – в Урене. А как какая беда, все вместе собираемся. О каждой из них у меня забота, я-то в семье самая старшая…

Образование у Александры Ивановны – четыре класса, а жизненной мудрости – кладезь целый. Десять лет ей было, когда началась война. И вместо школы пошла Санька в колхоз работать, а как иначе? Отец на фронте, маме помогать надо: детей трое, а она одна. Сначала телят пасла, потом быка дали, звали Мальчиком, и стала она на нём навоз со скотного двора вывозить да ездить в лес по дрова.

– Мальчик-от противный был, – вспоминает Александра Ивановна. – Лягет посреди дороги и ничем его не подымешь. Я и похлещу его, и пореву, а что толку? Когда належится, сам встанет. А зимний день короток, из лесу выезжаем – темень стоит. Страшно, жутко, а куды деваться?! Зимой нас на железную дорогу от колхоза посылали рельсы да шпалы от снега чистить, осенью – в заготзерно. Помню, пришли мы в заготзерно с Люсей Хребесневой, а бригадир ругаться начал: почто таких худосочных девчонок прислали? Взвалил на меня мешок с зерном, а у меня и ноги подкосились. Не выдержал, плюнул, дал нам с Люсей по лопате и на ток отправил зерно сушить. А отколь силе-то было взяться, если мы всю войну хлеба досыта не едали? Картошка траная, клевер, песты да молочка малёхонько.

Вдруг пожилая женщина светло улыбается, глаза озаряются весёлыми лучиками.

– Всё было, да на жизнь-то чего жаловаться – не впустую прожита. Хозяин-то у меня был умный. Три с половиной года его из армии ждала, в Германии служил в медсанчасти. Любились мы с ним по-хорошему, по-старинному, ни как теперь по телевизору показывают. Ни он, ни я на сторону не заглядывали, ждали, письма писали. В 1953 году осенью он из армии вернулся, а 7 февраля 1954 года мы поженились. Одёжки, обувки не было, бедность страшная, но его родители нам маленький домик купили. А председатель колхоза «Прожектор» Осип Семёнович Красильников помог нам свой дом выстроить. Хороший был человек, за своих колхозников, как за родных детей, радел. И лес, и технику тем, кто строился, бесплатно давал. Мы ведь не начальники какие были. Оба с мужем простыми скотниками на свинарнике работали, но за труд свой всегда были на почёте. Батько мой на ВДНХ сколь раз ездил как передовик производства! Орден Трудового Красного Знамени и медаль «За трудовое отличие» я и сейчас в сундуке храню. Прытко работал, за это его на курорты 11 раз от колхоза отправляли. Где только ни отдыхал! И на Украине, и в Эстонии. А я всё по хозяйству да с детьми больше. Трое их у нас. Все, как и мы, в труде выросли. Помню, за каждой семьёй от колхоза участок льна был закреплён с учётом всех ребятишек, даже совсем маленьких. Сначала всей семьёй его полем, потом теребим, в снопы вяжем. Осенью наш колхоз по пойме реки Усты столько льна на отбелку выстелет, что конца краю не видно. Так вот и жили. А как дружно работали в сенокос! Народу много, а ругани никакой. Это топереча люди шибко ругаться начали, всё из-за денег, у каждого свой кошелёк. А тогда ни богатых, ни бедных не было. Все жили одинаково, все до седьмого пота работали, чтобы для детей светлое будущее выстроить. А оно вон как получилось. Всего много, а людям всё чего-то не хватает. Работать не хочется, а жить с размахом надо. Ни веры не стало, ни совести, всё за деньги продадут.

Лицо Александры Ивановны меркнет, в глазах появляются непрошенные слёзы.

– Не приведи Бог никому своих детей хоронить. Доченька моя, Ниночка, 25 октября от рака померла. Пятый месяц по ней плачу, ослепла и оглохла. Двадцать дней я её не видела, она в больнице лежала, а меня к ней не свозили. Да если бы я знала, что боле её не увижу, ползком бы до неё доползла. Она ведь на ногах была, за мной до самого нашего расставания ухаживала, полы у меня мыла. 59 лет ей было, двоих сыновей, можно сказать, одна вырастила.

Теперь вот сыновья за мной ухаживают по очереди: летом – Саша, зимой – Коля. Оба к себе зовут. Да я разве пойду куды из своего дому? Понимаю, что тяжело им со мной, у них своя жизнь, свои дела, дети, внуки. Нет-нет, да и скажу им: «Отправьте меня в дом престарелых в Карпово!» А сама боюсь: вдруг согласятся? Понимаю, что не дело это от родителей в старости отказываться.

Но мои детки, слава Богу, на этот соблазн не идут. Видно, дедов завет чтить отца и матерь свою и им по наследству передался. А я этому так рада, так рада! Не столь за себя, сколь за них радуюсь. Значит, хороших людей мы с мужем воспитали, раз они столько мучений принимают, за мной ухаживая. Господь-то всё видит и за всё воздаст по заслугам, если не на этом, то на том свете!

Вроде, и незатейливый разговор получился у нас с девяностолетней бабушкой, но глубоко зацепил её светлый образ, и многое из ею сказанного не отпускает меня до сих пор.

Татьяна ЖУРАВЛЁВА.

Фото автора и из открытых интернет-источников.