Баба Амма

Сквозь морозные узоры на окне в комнату сочилось тёмно-синее зимнее утро. Ещё спать да спать, но что-то заставляет просыпаться и прислушиваться к тукающим монотонным звукам. Тук-ток, тук-ток..., а это бабушка в чугуне толчёт картофельную варёную мелочь, чтобы добавлять в пойло скотине. Вот брякнула печная заслонка, а вот стукнулся ухват о шесток. Все эти звуки наполняли мой детский беззаботный мир, которому, казалось, никогда не будет конца. Так начиналось моё утро в доме моей бабушки Анны Павловны Тиховодовой, с лёгкой руки или вернее нашего детского языка – бабы Аммы.

Вставала она намного раньше, чем я, маленькая пятилетняя девочка, пробуждаемая какой-то непонятной потребностью. И только послушав череду ритуальных звуков деревенского быта, я осознавала, чего мне хочется.

– Баб, а ты корову подоила?

– Подоила.

– Налей мне молока, посласти и дай ложку облизать...

И вот слышится звук льющегося парного молока (у парного он отличается), а затем бабушка берёт ложку и на пути следования до моей кровати слышится «бр-лям, бр-лям» – это ложка задевает о края кружки, перемешивая песок. Я, полусонная, выпиваю сладкое парное молоко, баба Амма подставляет ложку, которую я облизываю «на посошок» и вновь забираюсь под тяжёлое ватное одеяло, чтобы погрузиться в продолжение детских снов. И я уже не слышу, что происходит дальше в упечи, моё пробуждение откладывается. Я знаю, что когда проснусь, на столе будет лежать румяная драчона, а на шестке – дымящийся гуленник.

Мой день наполнен детскими заботами: нужно смастерить клетку под столом, переодеть и покормить кукол, настричь бумажек для того, чтобы перебирать их, как формуляры в библиотеке (я видела, как это делает тетя Валя Крючкова, просто завораживающее зрелище). Что ещё? Да, я ещё должна покрасоваться в капроновой накидушке – фате перед зеркалом, ухитриться тайком пошвоить на полатях, ну и так, по мелочи. В череде моих детских забот я не замечала, когда баба Амма наводит порядок в избе, стряпает, управляет скотину, топит печь, прядёт и сматывает с веретена в клубки шерсть. Главное – мне раздолье!

Зимний день быстро уступает место вечеру, а там уж и спать пора. Я лежу под одеялом, баба Амма щёлкает выключателем и, пришаркивая больной с молодости ногой, направляется к кровати. И как это она видит в темноте? На ходу она крестится и шепчет молитву: «...Господи, спаси, сохрани и помилуй мя с чадами и внучатами...» Ложится, подставляя мне мягкий тёплый бок.

– Баб, а зачем тебе поясок? – спрашиваю я.

– Да нельзя без нательного пояса, грех, да и от нечистого духа защита.

– Баб, а расскажи, как вы жили раньше?

– Да чего рассказывать-то? Жили и жили... Я тебе сто раз рассказывала.

– Ну ещё расскажи!

– Дак жили, работали...

И начинается рассказ о непростой, как теперь я взрослым умом понимаю, жизни, о работе в лесу, о том, как однажды пала корова, а ветеринар не дал какую-то справку, чтобы успеть её на мясо забить, чтоб семья не голодала, о том, как гоняли рыть окопы, а самое главное, как познакомились и поженились с дедом Павлом, её мужем, который не дожил до моего рождения всего месяц. Я его не знала, но были загадочные слова бабы Аммы: «Вот бы дедушка-то был жив..», дальше следовало или предполагаемое наказание за наше озорство, или то, что могло быть ещё сделано в жизни, если бы он дожил. И не было для меня, маленькой девочки, рассказов интереснее, заменяющих мне Колобка, Рябу и других персонажей, чем повествование жизни моей бабы Аммы.

Снова и снова наступает время сна. «Господи, спаси мя с чадами и внучатами...», – шепчу я простенькую молитву, засыпая после дня взрослых забот и дел. Я – бабушка...

Татьяна Сметанина (п. Обход)